Жан Ануй - Нас обвенчает прилив… [Ромео и Жанетта]
Люсьен (шепотом Фредерику, как бы продолжая разговор). А когда дни у вас наладятся, если вы сильны — а мне вы кажетесь сильным, может быть, вам это и удастся — останутся ночи. Ночи, когда заснувший рогоносец вновь переживает свою пытку. Если бы даже Дениза вернулась, даже если бы теперь она оставалась мне верна, я, если бы и сумел забыть днем, все-таки оставался бы рогоносцем до конца своих ночей. (После маленькой паузы добавляет). А ведь это мой единственный шанс стать только наполовину рогоносцем. Вот почему я не перестаю её ждать.
Фредерик. И уже давно?
Люсьен. Два года. А ведь она пошла купить чулки! Я уже начинаю беспокоиться…
Фредерик. Вы забудете ее.
Люсьен. Нет, коллега. Еще одна иллюзия, с которой нужно расстаться. Можно найти другую. Забыть — нельзя. (Встает). Впрочем, у рогоносцев всегда есть склонность представляться более страдающими, чем они есть на самом деле. Теперь я жду уже не её, а письмо. Письмо с Берега Слоновой Кости, с красивой зеленой маркой на конверте. С неграми мне будет хорошо. Мне сказали, что там они самые черные и самые глупые.
Отец (встал, подошел к ним). Я слушаю, что вы говорите, и не понимаю вас, ребята. Вот вы тут барахтаетесь, мучаетесь… Что до меня, то жизнь и любовь всегда казались мне гораздо проще. Только не вздумайте сказать, что я никогда не любил. В двадцать лет у меня было три любовницы. Конторщица из бюро регистрации, великолепная блондинка, которой я задавал перцу, служаночка из ресторана, где я обедал, и молодая девушка одного из лучших семейств города. Отдавшаяся мне невинной, мой дорогой, и принимавшая меня по ночам в двух шагах от спальни родителей. Ж. П… Извините, что я называю только инициалы. Эта особа вышла впоследствии замуж за одного из высших чиновников округи.
Люсьен. Я знаю ее. Она горбатая.
Отец. Чуть-чуть. Легкая деформация, не умалявшая ее очарования.
Люсьен. Она уродина.
Отец (соглашаясь). У нее был слишком большой нос. Но глаза были очень хороши! (Подходит ближе). И потом, мой дорогой, у нас тут мужской разговор, черт возьми! Я тоже был молодцом: горб, нос, в кровати… (делает непристойный жест). Романтиком тоже быть не следует! Любовь — это преходящий приятный миг. Когда он миновал… (Снова делает жест, на это раз благородный). Внимание! Галантность, очаровательнейшая учтивость. Я всегда уважал женщину. Но никогда из-за этого не отказался бы от бильярда и приятелей. Я устраивался так, чтобы никогда не страдать. Впрочем, у меня был принцип — я сматывался первый. Никогда — больше трех месяцев. По истечении срока я был неумолим. Находились такие, которые ревели, как коровы, нагишом бежали за мной по улицам. Мольбы, угрозы — я ничего не слышал и не видел. Однажды крупная брюнетка, портниха из Каоре — настоящая Юнона, дорогой мой, груди вот такие… Я стоял на пороге, она бросается на кухню, хватает бутылку щелочи: «Если сделаешь шаг, выпью!». Я ушел.
Люсьен. И она выпила?
Отец. Не сомневаюсь. Я встретил её спустя три недели очень похудевшей. Потом она вышла замуж за полицейского, теперь у нее взрослый сын-парикмахер. И что только вы выдумываете о жизни? Самое главное — никогда не попадаться на удочку.
Люсьен. А когда больно?
Отец (кричит совершенно искренне). Да не бывает больно! Тут я вас совершенно не понимаю!
Мать (появляется с чашкой в руках). Ну вот, отнесу ей кофе, и мы уедем.
Отец. Нам будет вас очень не хватать.
Мать. Лошадь хорошая. Шарль уверяет, что к ночи мы приедем. Ему понадобилось только три часа, чтобы добраться сюда. Он привез одеяло, но боюсь, что вечером Юлии будет холодно. Я возьму еще одно у вас и потом пришлю его обратно.
Отец (с вельможной щедростью). Этот дом — ваш!
Мать. Свадьба состоится в назначенный срок, но Юлия думает, как и я, что после всего, что произошло, лучше никого из вас не приглашать.
Отец (делая жест). Но семья…
Мать. Юлия предпочитает, чтобы вас обоих не было.
Отец (не веря своим ушам). Кого «обоих»?
Мать. Ее брата и вас.
Отец (растерянно). Но ведь отец…
Мать. К алтарю ее поведет дядя Фредерика. Юлия хочет теперь иметь только одну семью.
Отец (утратив всякую гордость). А я только что заказал себе сюртук…
Мать ничего не отвечает. Люсьен внезапно кричит.
Люсьен. Папа! Если я там женюсь на негритянке, я тебя обязательно приглашу. Это будет великолепно, вот увидишь! Все голые, все черные, все вонючие! И ты единственный в сюртуке, обливаясь потом, поведешь под руку мою белокурую Дульсинею. Мы тоже будем полны достоинства, мы тоже будем только между своими, папа, одни только негры!
Отец (с прощальным шекспировским жестом). У меня больше нет детей!
Люсьен. Куда ты?
Отец. К Просперу. Одолжи мне двадцать франков.
Люсьен. Вот тебе пятьдесят, дорогой король Лир! Иди и напейся! Это стоит того. А впрочем, пойдем и напьемся вместе!
Мать смотрит, как они уходят, пожимает плечами и поднимается к Юлии. Фредерик остается один. Внезапно на пороге в белом платье появляется Жанетта. Мгновение она стоит неподвижно, глядя на него, затем, когда Фредерик, увидя ее, вскакивает, говорит тихо.
Жанетта. Да, я была на свадьбе в белом, чтобы взбесить всю деревню. Да и потом, нужно же было использовать платье.
Пауза. Видя, что он не отвечает, она спрашивает.
ВЫ по-прежнему собираетесь жениться в будущем месяце?
Фредерик. Да.
Жанетта. А я уже. (Молчание). Хорошо, когда все кончено, когда больше нет никаких вопросов и некуда отступать. Поэтому я пришла проститься с вами.
Фредерик. Уйдите.
Жанетта (шепотом). Конечно. Но не говорите этого так неумолимо. Я сейчас говорю с вами с края света. Эта встреча — неожиданная милость судьбы, подаренная после того, как кости уже брошены. Оба наши поезда мчатся рядом, набирая скорость, но идут они в разные стороны, и каждый убыстряет свое движение оттого, что следует в обратном направлении. Пошлем же друг другу последнюю улыбку, стоя на площадке вагона. (Пауза. Она констатирует). Даже улыбки нет.
Фредерик. Нет.
Жанетта. Как вы мрачны. Вы, что же, не умеете играть с жизнью?
Фредерик. Нет.
Жанетта. Мне тоже больно, но я играю. Там я очень веселюсь и заставляю их пить и танцевать. Приглашенные мужа рассыпаются в комплиментах. Он один только предчувствует что-то и боится.
Фредерик. Чего же он боится?
Жанетта. Он как человек, выигравший в лотерее, но не очень уверенный, что получит свой выигрыш.
Фредерик. Вы заставите страдать и его?
Жанетта. Уже.
Фредерик. Вас это забавляет?
Жанетта. Мне все равно, я его не знаю.
Фредерик. Но сегодня утром вы сказали перед людьми и богом, что вы его жена!
Жанетта. Им так показалось, ничего подобного я не говорила. Сегодня утром я вовсе не сказала господину кюре и тому, в шарфе, что навсегда беру этого человека, чтобы делить с ним горе и радость. Я сказала, что отказываюсь от вас и в жизни, и в смерти. Да, это очень странно. Священник крикнул на всю церковь: «Мадемуазель Жанетта Морен, согласны ли вы никогда не брать в супруги г-на Фредерика Ларивьер?». И никто не оглянулся, никто не нашел эту фразу нелепой. Никому не показалось неуместным, что называют ваше имя, когда женится другой. В мэрии тоже никто не ужаснулся, что понадобился весь этот маскарад, этот толстый трехцветный человек, эти кресла, фигурирующие при раздаче наград, и этот новобрачный, изукрашенный, как бык для жертвоприношения. И все это для того, чтобы сказать мне, что я никогда не буду обязана вас слушаться, что никогда я не буду должна повсюду следовать за вами!
Фредерик. Именно то, что услышали другие, и есть правда. Вы навсегда связаны с другим человеком.
Жанетта. Нет. Я просто навсегда отреклась от вас. И это торжественное таинство, которое церковь тоже должна была бы предусмотреть, как и остальные: таинство отречения.
Молчание. Они стоят и смотрят друг на друга. Она шепчет.
Как вы далеко!
Фредерик. Всю эту неделю я метр за метром карабкался по склону своего страдания и все падал обратно в пропасть. Сейчас я выкарабкался, весь в поту и с окровавленными ногтями. И я постараюсь больше не скатываться обратно.
